— О Гомер! Он так хорошо видит жизнь!
Примечание:
— Ну посуди сам, дорогой Прометей, в какое ты ставишь меня положение. Старые друзья, и вдруг…
— Не печалься, Гефест, делай свое дело.
— Не печалься! По-твоему, приковать друга к скале — это раз плюнуть?
— Тебе ведь не привыкать!
— Зря ты так, Прометей. Ты думаешь, нам легко на Олимпе? С нас ведь тоже спрашивают.
Гефест взял друга за руку и стал приковывать его к скале.
— Покаялся бы ты, Прометей, а? Старик простит, у него душа добрая. Ну, случилось, ну, дал людям огонь — с кем не бывает?
Прометей молчал.
— Думаешь, ты один любишь людей? Ведь мы на Олимпе для того и поставлены. Такая наша работа — любить людей. А если наказываем… Гефест взял копье и пронзил им грудь Прометея. — Если наказываем, так ведь это тоже не для себя. Пойми, дорогой, это для твоего же блага…
Примечание:
Не беда, что Янус был двулик, в общем-то он жизнь достойно прожил. Пусть он был одним лицом ничтожен, но зато другим лицом — велик. Пусть в одном лице он был пройдоха, но в другом был честен и правдив. Пусть с людьми он был несправедлив, но с богами вел себя неплохо. Пусть подчас был резок на язык, но подчас довольно осторожен.
Не беда, что Янус был двулик. В среднем он считается хорошим.
Примечание:
А когда наступила тысяча вторая ночь, царь Шахрияр сказал:
— Шехерезада, теперь тебе ничто не грозит. Можешь смело рассказывать свои сказки.
Тысячу и одну ночь под страхом смерти рассказывала она царю разные небылицы. И вот — ее помиловал Шахрияр.
— Шехерезада, расскажи сказку!
— С радостью, повелитель!
Ну, конечно, с радостью. Теперь, когда ничто не грозит… Можно такую выдумать сказку! Можно такую выдумать…
— Шехерезада, расскажи сказку!
— С радостью, повелитель!
Шехерезада сидит у ног царя. Сейчас она расскажет ему сказку. Это будет прекрасная сказка, чудесная и легкая, как сон…
— Ты спишь, Шехерезада?
Да, она спит. Позади — тысяча и одна ночь. А что впереди?
Пожалуйста, не будите Шехерезаду!
Примечание:
Ври, Мюнхгаузен!
Выдумывай, барон!
Выдавай за чистую монету!
Не стесняйся, старый пустозвон, —
Все равно на свете правды нету!
Скептическая песня
И так, я летел с двадцать третьего этажа…
Мюнхгаузен посмотрел на своих слушателей. Они сидели, ухмылялись и не верили ни одному его слову.
И тогда ему захотелось рассказать о том, что у него на душе, о том, что его давно печалило и волновало.
— Я летел и думал, — заговорил он так правдиво и искренне, как не говорил никогда. — Земля, думал я, в сущности, неплохая планета, хотя не всегда с ней приятно сталкиваться. Вот и сейчас она тянет меня к себе, даже не подозревая о возможных последствиях. А потом, когда я больше не смогу ей противиться, она спрячет меня, как прячет собака кость. Прячет, а после сама не может найти. Земля тоже не сможет меня найти — если станет искать когда-нибудь…
Мюнхгаузен опять посмотрел на слушателей!. Они по-прежнему ухмылялись и не верили ни одному его слову. И ему стало грустно — так грустно, что он величественно поднял голову и небрежно окончил рассказ:
— Я задумался и пролетел свою конечную остановку. Только это меня и спасло.
Примечание:
Бражники, задиры, смельчаки — словом, настоящие мужчины… Молодеют в зале старики, женщины вздыхают беспричинно.
Горбятся почтенные отцы: их мечты — увы! — не так богаты. Им бы хоть бы раз свести концы не клинков, а собственной зарплаты.
Но зовет их дивная страна, распрямляет согнутые спины — потому что женщина, жена, хочет рядом чувствовать мужчину.
Бой окончен. Выпито вино. Мир чудесный скрылся за экраном.
Женщины выходят из кино. Каждая уходит с д'Артаньяном.
Примечание:
Если бы у лилипутов не было Гулливера, то как бы лилипуты писали свою историю?
Но у лилипутов был Гулливер…
«Лемюэль Гулливер, лилипут по рождению, воспитанию и вероисповеданию. Происходил из довольно низкого рода, но сумел подняться до невиданных высот и высоко поднять знамя нашей великой, славной Лилипутии…»
Лилипуты читают эти строки и вырастают в собственных глазах.
Примечание:
Говорят, что в самом конце Дон Кихот все-таки женился на своей Дульсинее. Они продали Росинанта и купили себе козу. Коза дает два литра молока, но это, говорят, не предел. Говорят, бывают такие козы, которые дают в день до трех литров…
Впрочем, это только так говорят…
Санчо Панса, трезвый человек, человек не сердца, а расчета, вот уже подряд который век ходит на могилу Дон Кихота.
И уже не бредом, не игрой обернулись мельничные крылья… Старый рыцарь — это был герой. А сегодня он лежит в могиле.
Был старик до подвигов охоч, не в пример иным из молодежи. Он старался каждому помочь, а сегодня — кто ему поможет?
Снесены доспехи на чердак, замки перестроены в хоромы. Старый рыцарь был большой чудак, а сегодня — мыслят по-другому…
Видно, зря идальго прожил век, не стяжал он славы и почета… Санчо Панса, трезвый человек, плачет на могиле Дон Кихота.
Примечание:
Над землей повисло небо — просто воздух. И зажглись на небе звезды — миф и небыль, след вселенского пожара, свет летучий… Но закрыли звезды тучи — сгустки пара. Слышишь чей-то стон и шепот? Это ветер.