Учёные сказки - Страница 9

И опять я ничего не понимаю. Я живу в своей сказке, как в лесу, хотя у меня здесь всего одно дерево.

— Жить-поживать? — говорит Золушка. — Но ведь это же конец сказки. Когда так бывает, значит, уже конец.

В начале начало, а в конце конец. Одного этого достаточно, чтобы испортить любую сказку.

Так было у Золушки.

В той сказке, в которой она раньше жила, у нее было мало радости. Злая мачеха, злые сестры — попробуй им угодить. Сколько ни работай — никакой благодарности. Но потом Золушку полюбил принц, она стала его невестой, и тогда-то случилось самое страшное:

ВСЕ СТАЛИ ЖИТЬ-ПОЖИВАТЬ ДА ДОБРА НАЖИВАТЬ.

Туфельку больше не возили по городу в поисках Золушки, — теперь Золушку возили по городу в поисках туфелек, бальных платьев, жемчугов, бриллиантов и других предметов первой царской необходимости.

Золушка жила во дворце: прежде чем стать принцессой, ей надо было привыкнуть к новым условиям. Ей надо было привыкнуть к мягкой постели и вкусной еде, к лакеям, которые угадывают мысли на расстоянии, и к советникам, которые на расстоянии подсказывают мысли. Было просто удивительно, откуда взялась эта роскошь. Золушка пробиралась на конюшню, где стояли великолепные рысаки, похожие на рысаков доброй волшебницы, и спрашивала у них:

— Лошадки, лошадки, вы из какой мышеловки?

Но лошади в ответ презрительно фыркали, потому что происходить из мышеловки считали для себя унизительным.

Золушка подходила к лакею:

— Добрый человек, вы не могли бы снова стать яще рицей?

И лакей отвечал так, как отвечают все лакеи:

— Как будет угодно вашей милости.

Золушка часто вспоминала теперь о своей тесной каморке. Да, конечно, там было сыро и холодно и приходилось много работать, но зато там мыши превращались в рысаков, а тыква — в карету. Здесь же, во дворце, ничего этого не бывает. Здесь кареты не растут в огороде — их делают знаменитые мастера, и бриллианты здесь — просто бриллианты, а золото — просто золото…

— Почему ты не радуешься? — спрашивал у нее принц.

— Мне не радостно.

— Это не причина. А почему ты не веселишься?

— Мне не весело.

— Это не причина.

Кончилось тем, что Золушка сняла туфельки и босиком ушла из дворца.

Прежде, когда она оставляла одну туфельку, у принца была еще какая-то надежда. Но увидев две туфельки, он понял, что все кончено.

А Золушка ушла далеко-далеко, к своей старой тетке — доброй волшебнице. Вдвоем они открыли ларек и продают в нем волшебные палочки.

— Но ведь многие покупают их на дрова!

— Ну так что ж? Ведь это самые обычные палочки, тут все зависит от людей. Важно, чтоб люди хотели. Если очень захотеть, даже твой прутик может стать волшеб ной палочкой.

Мой прутик, которым я иногда погоняю бычка.

— У меня таких прутиков целое дерево, — сказал я. — А нас с бычком только двое. Если б ты согласилась жить у нас…

— Ну и что?

— Мы бы вместе сидели под этим деревом.

— Ну и что?

— Ничего. Просто сидели б.

— И конец?

— Нет, Золушка, — сказал я, — у нас с тобой конца не будет. Ведь у нас сказка про белого бычка. Рассказать тебе сказку про белого бычка? Ты говоришь — расска зать, я говорю — рассказать… А там опять все повторя ется.

Все повторяется. Вчера мой бычок щипал траву, потом бегал по лужайке, потом спал. А сегодня он снова щиплет траву, бегает по лужайке…

Все повторяется. Все повторяется.

Но она сказала, что в жизни ничего не должно повторяться, что повторение — это все равно что конец. И что лучше иметь одну простую палочку, которая, если захотеть, может стать волшебной, чем иметь целое царство и больше уже ничего не хотеть.

У меня нет царства. У меня только лужайка, а на ней дерево. Если с этой лужайки пойти по тропинке, то придешь к ларьку.

Я смотрю ей вслед. Я машу ей прутиком и хочу, чтоб она обернулась. Я очень хочу и машу прутиком.

Она оборачивается, но тут же спешит дальше. От нашей лужайки — по тропинке — к ларьку, у которого уже собралась длинная очередь.

Золушка продает палочки. Торговля идет хорошо. Покупатели соблюдают очередь: они становятся в самый конец и постепенно подвигаются к началу. В жизни обычно бывает наоборот, и только в очереди можно нарушить этот обычай.

3. Сказка про белого бычка

Тропинка выбегает с лужайки и пробегает мимо ларька. Нет, она не пробегает мимо — она останавливается и долго чего-то ждет. Чего она ждет? Что кто-то покинет ларек и ступит на нашу тропинку?

Никаких следов. Примятая трава за ночь опять поднялась, будто по ней и не ходили. Никаких следов. — Му-у! — говорит мой бычок. Что му, то му. Действительно, лучше не скажешь.

А тропинка все ждет. Она стоит у ларька и не желает двигаться дальше. И я то и дело смотрю — ждет она или не ждет?

Ждет она или не ждет?

Мне не видно.

Сгущаются сумерки, и к нам подступает наш лес.

Бычок прижимается ко мне: ему страшно. Он боится, что из-за нашего дерева выскочит волк.

Ждет она или не ждет? Я рассказываю ему сказку.

— В некотором царстве, в некотором государстве, — рассказываю я, — жил-был белый бычок. И вот этот белый бычок полюбил белую ворону…

Мой бычок закрывает глаза, чтобы получше увидеть сказку, а я рассказываю дальше:

Как-то вечером, выглянув во двор, белый бычок увидел на заборе что-то белое. Может, это хозяйка повесила сушить что-нибудь из белья, а может, повесила объявление, что продается бычок, еще молодой, но хорошей породы? Белый бычок ничего об этом не знал, и он решил, что на заборе сидит белая ворона.