Эта сказка представляет собой образец ненаучности. Ведь настоящий мыслитель (каким был Декарт) не может перестать мыслить даже под угрозой, что он перестанет существовать.
Числа делятся на четные, нечетные и почетные. К последним относятся зачастую мнимые числа.
Примечание:
Чем многограннее пирамида, тем у нее меньше острых углов в соприкосновении с внешним миром.
— Посмотрим на мир с трех сторон…
— Нет, зачем же с трех? Есть ведь и еще одна сторона…
— Разве только одна? Есть еще пять сторон…
— Посмотрим на мир с двадцати сторон…
Чем многраннее пирамида, тем многосторонней она смотрит на мир:
— С одной стороны, это, конечно, неправильно… Но с девяносто девятой стороны… это, пожалуй, верно…
— Давайте взглянем с двести пятьдесят третьей стороны…
— Даже лучше — с восемьсот семьдесят первой…
А при всестороннем взгляде на мир пирамида и вовсе теряет свою угловатость и превращается в конус, обтекаемый конус: ведь обтекаемость верх многранности…
Примечание:
Зато когда его вынесли за скобки, все сразу поняли, что это было за число.
— Это был наш общий множитель!
— Это был наш общий делитель!
Так число приобретает значение. После того, как его вынесут.
Примечание:
Ноль, деленный на ноль, дает любое число.
В числителе ноль — в знаменателе ноль.
Сверху ноль — снизу ноль.
— Сейчас мы должны получить тысячу, — говорит Верхний Ноль.
— Получим! — отзывается Нижний.
— А теперь мы должны получить миллион.
— Получим!
— А как насчет миллиарда?
— Получим!
Вот оно как хорошо: что захочешь — все получается.
Сверху ноль — снизу ноль.
В числителе ноль — в знаменателе ноль.
Ноль, деленный на ноль, дает любое число.
Только взять эти числа никто не может.
Примечание:
С каждым годом у нас все больше дробей, которые превышают целые числа. Сегодня их еще называют неправильными, но завтра их назовут иначе. Потому что дробь, которая стремится стать выше целого, — ведь это, в сущности, самая правильная дробь.
Примечание:
Коршун относится к воробью так, как воробей относится к муравью.
— Чтоб ты пропал! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
Еще бы не знать! Большая величина относится к меньшей так, как меньшая относится к еще меньшей.
— Извините, это в последний раз… Вы же знаете, как я к вам отношусь…
И это известно: меньшая величина относится к большей так, как большая относится к еще большей.
Муравей относится к воробью так, как воробей относится к коршуну.
Примечание:
Кислород для жизни необходим, но без Золота тоже прожить непросто. А на деле бывает как?
Когда дышится легко и с Кислородом вроде бы все в порядке, чувствуется, что не хватает Золота. А как привалит Золото, — станет труднее дышать, и это значит — не хватает Кислорода.
Ведь по химическим законам — самым древним законам Земли — Золото и Кислород несоединимы.
Примечание:
Окисляемся, браток?
— Окисляемся.
— Ну и как оно? Ничего?
— Ничего.
Разговор ведут два полена.
— Что-то ты больно спешишь, это, браток, не помоему. Окисляться надо медленно, с толком, с пониманием…
— А чего тянуть? Раз — и готово!
— Готово! Это смотря как готово… Ты окисляйся по совести, не почем зря. У меня в этом деле опыт есть, я уже три года тут окисляюсь…
Окисляются два полена. Одно медленно окисляется, другое быстро.
Быстро — это значит, горит.
Медленно — это значит, гниет.
Вот какие бывают окисления.
Примечание:
Пользуясь тем, что его впервые открыли на Солнце, Гелий держится особняком и пренебрегает нормальными химическими отношениями.
— Вот у нас на Солнце! — говорит Гелий. — Там не то, что здесь!
А собственно, что же такое на Солнце? Водород, углерод, железо — все то же, что и на Земле. Да и сам Гелий — обыкновенный земной элемент, только его на Солнце раньше заметили.
И о Солнце Гелий говорит лишь для того, чтобы оправдать свою земную инертность.
Примечание:
У Аргона на внешней орбите предельное количество электронов. А почему?
— Мы живем в век химического прогресса, — говорит газ Аргон. — В наше время электроны решают все. А что мы видим в Периодической системе? Вот вы, например, — как вас там? Алюминий? Потрудитесь встать. Сколько у вас на внешней орбите?
— Три.
— Ну вот, пожалуйста. А у вас? Медь, если не ошибаюсь?
— У меня один, — говорит Медь, краснея.
— Один электрон! Это же преступление! Что вы отдадите, когда надо будет отдать, с чем вы не посчитаетесь, когда надо будет не посчитаться?
Хорошо говорит газ Аргон.
Но вот наступает химическая реакция.
И Медь, и Алюминий, и другие металлы, которым нечего терять, кроме одного-двух электронов, отдают все, что имеют. А Аргон не отдает. Ему есть что терять. Поэтому Аргон не спешит проявлять активность.
Одно дело — химический прогресс, а другое — химическая реакция!