На противоположной стороне улицы я замечаю знакомую пару.
— Граф Базель! — кричу я, бросаясь на красный свет. — Алина!
Меня останавливает свисток милиционера, а затем появляется и сам милиционер. Он что-то объясняет мне — что именно, я не слышу, потому что кричу в полном отчаянии:
— Граф! Постойте! Куда же вы, граф?!
Они не слышат меня — граф Базель и его дочь. И пока милиционер выписывает мне квитанцию, они уходят все дальше и дальше…
Куда? Не знаю. Наверное, далеко. Быть может, в свое средневековье.
Примечание:
Есть в Польше город, и в этом городе есть дом, в котором помнят о пане Пратхавце. Больше о нем уже нигде не помнят. Потому что в жизни все забывается, и странно думать, что пан Пратхавец мог стать каким-нибудь исключением. О нем тоже забыли — и все. Пшепрашем, пане, не впадайте в отчаянье, не сердитесь, пане, как вас там зовут?
Но есть в Польше город, и в этом городе есть дом, в котором помнят о пане Пратхавце.
— О, пан Пратхавец! — говорят в этом доме. — Это замечательный пан. В свое время о нем писали во всех учебниках зоологии. И это ничуть не вскружило ему голову — нет, нет, пан Пратхавец не из тех, он принципиально не читает учебников!
О нем говорят: пан Пратхавец — это рыцарь на белом коне. Помните, как он полюбил прекрасную Гирудину и ушел за ней на край света? Он оставил все — нужно побывать в Польше, чтобы понять, как много он здесь оставил. Он оставил этот лес с высокими, прямыми, как мачта, деревьями, каждое из которых растет само по себе, вежливо ни с кем не соприкасаясь и чутко оберегая свою независимость. Он оставил землю, по которой привык ходить, и небо, которым привык любоваться. Он оставил любимый город Краков с его шумной торговой площадью и старой божницей Казимежской. Потому что пани Гирудина была необыкновенная пани, и о ней тоже писали в учебниках зоологии.
Это случилось так.
Пан Пратхавец возвращался домой после битвы, которую вели между собой брюхоногие и головоногие. Пан Пратхавец не принадлежал ни к тем, ни к другим, но он любил битвы и всюду, где мог, принимал в них участие. Головоногие победили брюхоногих, доказав тем самым, что сила не в брюхе, а в голове, хотя на самом деле сила была в пане Пратхавце. Это он воевал за головоногих, и это он победил.
Пан Пратхавец ехал на своем белом коне, держа путь на Краков, где ему готовился пышный прием в Королевском дворце. (Вы были в Королевском дворце? Красиво, хотя, правда, уже не то: слишком много экскурсоводов).
И вот где-то в пути, не доезжая до Кракова, пан Пратхавец встретил прекрасную Гирудину.
Она сидела у дороги и обрывала клевер, тот самый, о котором польский мудрец сказал, что если всю землю засадить клевером, можно сделать счастливыми всех людей. Гирудина сидела и обрывала клевер, потому что тоже хотела быть счастливой.
Пап Пратхавец окинул взглядом клеверные поля и сразу нашел то, что нужно.
— Ах! — сказала прекрасная Гирудина и, потому что клевер уже начал действовать, добавила: — Я такая счастливая!
Пан Пратхавец хотел тоже что-то сказать, но пауза была слишком короткой.
— Я вас люблю, пане Пратхавец, — сообщила Гирудина. — Я вас люблю больше, чем любила Омара, Кальмара, а также Трепанга, Камбануса и Плавунца.
— И вы действительно любили всех этих панов? — деликатно осведомился пан Пратхавец.
— Ах, пане Пратхавец, не будем о них вспоминать! Это была не любовь, это было сплошное разочарование. Пан Омар оказался глуп, как Кальмар, пан Кальмар холоден, как Камбанус… Остальных я уже не помню, но это тоже было не то…
Пан Пратхавец, который привык быть в первых рядах, вдруг почувствовал себя в самом конце длинной очереди. Он хотел сесть на коня и уехать, но… Белый конь жевал клевер и был счастлив. Гирудина жевала клевер и была счастлива. Пан Пратхавец сорвал себе листок клевера и посадил на коня прекрасную Гирудину.
Пан Пратхавец! Где ты, пан Пратхавец?
— Здесь я! — пан Пратхавец вылез из-под камня, под которым дремал последние два часа, и уставился на свою подругу. — Ну, чего тебе?
Прекрасная Гирудина была особенно прекрасна в гневе, и, кажется, она понимала это.
— Чучело, — сказала она. — Ты посмотри, на кого ты похож!
Нет, пан Пратхавец не был ни на кого похож, он всегда отличался своей индивидуальностью.
— Не сердись, — сказал он, когда любой другой сказал бы на его месте: «Заткни глотку!», и, вместо принятого в подобных случаях: «Старая ведьма», добавил: — Родная моя!
— Идиот! — сказала пани Гирудина.
На это можно было бы многое возразить, но пан Пратхавец молчал, утверждая свою индивидуальность.
Ну и что? Что с того, что прекрасная Гирудина, за которой он забрел на край света, оказалась обыкновенной пиявкой (впрочем, о ней так и написано в учебниках зоологии, но пан Пратхавец учебников не читал)?
Стоит ли из-за этого выходить из себя? И если жизнь не удалась и в будущем нет никакого просвета — стоит ли из-за этого портить себе настроение?
Нет, не стоит — решил пан Пратхавец и полез под свой камень.
Все далеко. И то, что еще близко, тоже уже далеко. И никому нет дела до пана Пратхавца, никто даже не помнит о нем…
И все же есть один город, и в этом городе есть один дом, в котором помнят о пане Пратхавце.
В этом доме живет мой друг физиолог, который знает о животных столько, сколько знают одни физиологи. Но он ничего не знает о пане Пратхавце. О пане Пратхавце знает его дочь.